«Персик»

   Я сижу по уши в тишине, так нелегко добытой в этой неугомонной квартире. Чтобы закрыть окно потребовалось убрать с подоконника этот гребаный цветок в огромном белом горшке. Дверь закрыта, но даже при захлопнутой двери в моей комнате слышны голоса родителей. Успокоить, а проще выразиться «заткнуть» их мне стоило некоторых усилий, времени и телефонного справочника. Вознаграждение ждать себя долго не заставило,- к родителям пришли друзья и они все вместе тихо и мирно сели слушать музыку, звуки которой больше способствовали наведению тишины. Это был  последний романтический альбом любимой группы, который специально для меня скачал папа, чтобы включать и гордиться той музыкой, которую слушает его дочь. Не нахожу ничего героического… Легкая тишина. Свет все еще нес свой, порой отвратительный, шумок. Настоящая тишина выдается лишь в комплекте с темнотой. Но настоящей темноты в шесть часов вечера не намечалось и пришлось сооружать ее искусственным путем. Но когда шторы сомкнулись, занавес закрылся,- комната утонула в темно-желтом неведении того, что творилось в моей голове, которая в свою очередь и в страшных муках не испытывала того, что испытывал желудок. Но все же, цель достигнута,- я сижу по уши в тишине.
    К горлу подкатывает что-то, кажущееся игрушкой на шнурке. Кто-то тянет за шнурок, и этот шарик лезет наверх, собирая за собой остатки моего обеда. Я закидываю голову наверх и опираюсь на стену, около которой довелось сесть, чтобы не пребывать в темно-желтом воздухе в середине комнаты. Сижу прямо за спинкой кровати. Из этого угла окна совсем не видно. Только подняв голову вверх, боковым зрением можно увидеть его верхний краешек. Нет, кровать не слишком высока,- просто в этом углу я нахожусь в полулежащем состоянии. После конкретной срубки тополей во дворе солнце греет мою комнату, беспощадно спаливая гребаный цветок в белоснежном горшке. А здесь, в углу, прохладно и свободно. И я совсем не завидую цветку. Как я ему не завидую! Почти также как еще одному герою этой темно-желтой истории.
   Я думаю о персике. Том, которого нет. Именно о том, что спел на моем широком подоконнике из раскаленного пластика цвета горшка гребаного цветка еще вчера вечером. Точно таким же вечером, отличающимся только названием. Вчера он назывался «вечер четверга», но даже он через неделю повторится, но уже без персика на окне. В начале недели, примерно с «полудня вторника» в прозрачном сиреневом мешке было около четырех или пяти персиков. Их купила в маленьком киоске моя мама и отправила на самый «честный» подоконник в квартире, чтобы папа не слупил из все за пару минут. Мама продлила персикам жизнь. А теперь мешок пуст. Опустел он не так давно, как я упоминала, в чертов «вечер четверга» или «начало четверговой ночи». В 23:30,- за полчаса до пятницы.
   Персик лежал в мешке, который был ему велик, примерно также как мои пятидолларовые кеды 39-ого размера маме с девчачьим 35-ым. Мучиться с желудком я начала уже и не неделю назад. Нервное. Я наконец-то узнала истинное лицо этого гадского органа! Он не любит, когда я много думаю. Скоро это кончится, и все потечет, нет, все пойдет своим чередом, через нужные, так сказать, пути.
   Все-таки я прикоснулась к персику. Мешок зашуршал, по-своему заваливая меня матом, но я схватила персик и вырвала его из этих матерящихся лап. Фрукт был теплый. Он впитал весь свет и солнце за день и теперь ждал ночь, чтоб как следует отдохнуть. Он был желт, отдаленно напоминая центр моей комнаты сейчас, но персик намного светлее, желтее, добрее и с алым пятном на боку. Фрукт едва помещался на ладони. Большой теплый кусок солнца. Я помню его. Персик пах. Его аромат напоминал тяжелый флакон с дешевой туалетной Вовой, ароматизированной фруктовыми отдушками. Там я не помню персик, но запахи говорят об обратном…
   Окно было открыто, и ветер иногда заскакивал ко мне «на огонек», почти каждый раз гася фитилек свечи. Сегодня мой романтический вечер с персиком обошелся без свеч. Мой партнер не любит искусственный свет, а солнца ему хватило за день «по горло». Поэтому ветер разозлился, что не смог насолить и скинул с подоконника сиреневый, еще пахнущий фруктовым киоском, мешок. Тот (с матом) приземлился у меня под ногами. Я стала тереть персик о нижний край футболки,- как всегда было лень идти до ванной и как следует смыть микробы с немытого персика. После того как символический ритуал помыва был завершен я медленно начала разламывать его на две половинки. Фрукт захрустел, и красные волокна начали потихоньку отрываться друг от друга. Сок стекал по пальцам тоненькой струйкой, добрался до запястья,- там на мгновение завис и … каплей рухнул на пол. Но погибшую струйку вскоре заменила новая. Будучи упорней своей предшественницы она добралась до локтя и, застряв в сгибе, начала скатываться вниз, а потом все же повторила участь первой. Как они не старались и ни извивались – конец у всех был один и он был неизбежен. В конце концов, с нотками легкого предательства в хрусте, персик был разломлен на две части. На две, на первый взгляд, равные половинки. В одной, среди немного желтоватой мякоти, было достаточно большое углубление от косточки. И, наверное, не «достаточно большое углубление», а ямка. На треть она была заполнена соком, тем же что безызвестно грохнулся на пол. Другую половинку прославляла сама косточка. Как и другие косточки в персиках, она была формы рисованного человеческого глаза или рыбы (без хвоста и плавников), с поверхностью больше напоминающей мозг или скорлупу от грецкого ореха. Нет, скорей мозг. Он тоже была покрыта капельками сладкого персикового сока без ароматизаторов и прочей ерунды под кодом Е. От всей этой красоты у меня, по теории Павлова, должно было выработаться уже, как минимум, литров пять аппетитного сока, но не выработались даже слюни во рту. Там было сухо и кто-то все еще дергал за шнурок. Я вырвала из персика его «мозг» и бросила его в сиреневый мешок под ногами. Мешок что-то брякнул в ответ. Даже желание сесть не посещало мою голову. (наверное, она просто стала желудком). Стоя посреди комнаты, я откусила от первой (или второй) половинки. Кусок был гладкий и сладкий, только мохнатая шкурка иногда задевала мой язык (словно целуешься с кошкой). Остальные куски не отличались друг от друга,- у них у всех один конец. Желудок их радостно встретил и успокоился. Я засунула в рот последний кусок и опустила руки. Сок сделал еще пару «как-как» по полу, и следы от сладких ручейков по моим рукам словно прилипли к коже. Виной этому «чуду» стал мой старый друг ветер. Он дул в окошко, перед которым я стояла. Этой картине не хватало всего нескольких вещей: мягких белых стен, решетки на окнах, на мне белой рубашки до колен и бирки на запястье. Но эта комната всегда была для меня из мягкой обивки с гвоздиками, как в старых добрых советских входных дверях. Я попробовала на вкус застывший, на руках сок, и на секунду он показался мне соленым. Я зажмурилась и снова лизнула его. «Нет, слава Богу! Показалось…». Он был сладок. Это не слезы, значит, моей вины нет. Голова закружилась, и я бухнулась на кровать. «Персик… интересно, как там? За последнюю неделю многие хотели во мне побывать… Персик, как там?». Желудок мог запросто помочь мне в этом вопросе, но не тогда. Он был спокоен, почти также как я, несмотря на лужу посреди комнаты, в которую кто-нибудь точно мог бы вляпаться. «Этот персик! Он больше никогда не вернется на ветку, под любимое солнышко, никогда не поваляется в грязной коробке, не полежит на витрине фруктового киоска перед загаженным мухами стеклом». Его нет. Он мертв. Он умер. Он убит. Без причины.
                   «Жизнь как карточный домик. Иногда он ломается от чего-то,
                    иногда просто так… без причины»   (С. Кинг)
Но я горжусь своим персиком. Его жизнь, точнее смерть имела смысл,- мой желудок спокоен…
    Я сижу по уши в тишине и время от времени поглядываю на дисплей фотоаппарата. Я сняла вчера персик. Последние моменты. Я «оторвала» от него кусок и оставила «в века». Всего-то персик.… Но он сладок! Это не слезы – это не жалость. Это холодный пол и ноющая левая нога. (Что бы съесть, чтоб перестала ныть?) Я поднялась и открыла окно. Солнце в комнате у бабушки. У нее запад и меня восток. Ей повезло больше. Гости ушли,- стало громче. «Надо вытереть пол (обвести след мелом) и лечь спать». День кончился. Уже пятница. Все мысли в желудке. Пятница, а он мертв…
                                                 «Вчера я убила персик…»

                                                                                                    16 – 17 августа 2007